А. Е. Мусин, О. А. Тарабардина "Скандинавы среди первопоселенцев Новгорода по данным археологии."
Мусин А. Е., Тарабардина О. А. Скандинавы среди первопоселенцев Новгорода по данным археологии // Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2019. Т. 64. Вып. 2. С. 762–785. https://doi.org/10.21638/11701/spbu02.2019.218
Вопрос происхождения Новгорода в отечественной историографии неразрывно связан с дискуссией об этнической принадлежности его первопоселенцев и участии скандинавов в восточноевропейской истории. Составители летописи уже в начале XII в. стремились согласовать известное им предание об основании города Рюриком с памятью о славянском расселении в Восточной Европе, однако не смогли избежать противоречий. Согласно хронике, город был основан дважды: сначала славянами, первыми «насельниками» Новгорода, а потом князем. Варяги оказывались в данной ситуации «находниками», вторичным элементом.
Отечественная историография интересовалась не столько разрешением этого противоречия, сколько поисками «старого города». В числе предшественников Новгорода назывались Рюриково Городище, поселения Ильменского Поозерья, Старая Ладога, Старая Русса и даже Киев. Вероятно, топоним возник в связи со строительством укреплений на месте Детинца в 1044 г. В культурной памяти Руси это название было ретроспективно перенесено на первоначальные новгородские поселки и Городище второй половины IX — Х в. В сагах «доновгородский» Новгород также именовался своим поздним именем — Хольмгард.
В одной из широко распространенных гипотез допускалось объединение в общегородской организм трех разноэтничных поселков словен, кривичей и мери, возникших к середине Х в. на месте будущих Людина, Неревского и Славенского концов. Однако «этническая трехчленность» Новгорода не получила археологического подтверждения. В результате возникло предположение, что здесь, в условиях вакуума княжеской власти, вызванного уходом Рюриковичей на юг, поселилась славянская племенная верхушка. Преобразование поселков в городскую структуру в построениях исследователей совпадало с реформами княгини Ольги в 947 г. Альтернативные гипотезы отрицают элитарность Новгорода и его оппозицию княжеской власти. Иногда в историографии можно почувствовать скепсис в отношении возможности прояснить происхождение Новгорода.
На этом фоне хорошо видны особенности, присущие изучению роли скандинавов в истории Новгорода: приоритет количественного подхода, подчеркивающего малое число северных артефактов, генерализирующая тенденция, относящая предметы скандинавского происхождения к общебалтийским, избирательность выявления артефактов североевропейского происхождения, рассмотрение находок по технологически-функциональным категориям, недооценка интерпретационного значения предметов языческого культа. Скандинавские предметы из Новгорода противопоставляются находкам с Городища, где широко распространены кольцевидные булавки скандинавского мужского костюма, неизвестные в Новгороде. Однако здесь же подчеркивается различие функций двух поселений, что должно было отразиться и в их материальной культуре. В результате принято считать, что археология лишь косвенно свидетельствует о слабовыраженных новгородско-скандинавских контактах.
Для проверки этих положений стоит заново обратиться к выявлению и анализу этнокультурных маркеров в археологии Новгорода X–XI вв. Исследование роли скандинавов в истории города возможно лишь на основе методологии, преодолевающей описанные выше тенденции. Однако предварительно необходимо затронуть вопрос о датировке древнейших слоев Новгорода. Слои Х в. обнаружены на Софийской стороне — в Неревском и Людином концах и в северной части новгородского Детинца, а на Торговой стороне — в центральной части Славенского конца (см. рис. 1). Первоначально древнейший 28-й ярус мостовой Козмодемьянской улицы Неревского раскопа был датирован Б. А. Колчиным с помощью дендрохронологического метода 953 г. В 1990-е гг. в ходе первой компьютерной обработки массовых данных дендрохронологического анализа для этого яруса была получена новая дата — 932 г.Дендродаты, полученные в 1970–2010-е гг. при изучении мостовых и построек Троицкого раскопа, свидетельствуют, что первые усадьбы и улицы Людина конца также возникают в 930-е гг. Однако эти даты вступали в противоречие с официальными гипотезами о времени возникновения Новгорода и не закрепились в историографии. В северной части Детинца ранние комплексы датируются серединой Х в. и зафиксированы лишь на небольшой площади под остатками укреплений 1040-х гг. Несколько позднее происходит заселение Торговой стороны, где древнейшие напластования на Михайловском раскопе относятся к 970-м гг. На этих датировках и строится хронология северных древностей Новгорода.
Непосредственное обращение к отчетам и коллекциям позволило авторам выявить новые скандинавской артефакты. В частности, это глиняные грузила для вертикального ткацкого станка, традиционно рассматриваемые как свидетельство скандинавского присутствия. Такие грузила известны на Рюриковом Городище, в Витебске, Старой Ладоге, Гнездове, Тимереве, Пскове, Чернигове и Шестовицах. Количество находок на одной усадьбе не превышает 1–3 экз., тогда как набор грузил для вертикального станка мог составлять 20–30 шт. Ткани, изготовленные на вертикальном станке, также известны среди материалов Неревского раскопа. Совершенно новой категорией находок оказываются идолы и бытовые предметы с символами северогерманской традиции. Их публикация и анализ имеют самостоятельную исследовательскую ценность.
Авторы считают необходимым вовлечь в исследование наблюдения коллег, которым удалось выявить в новгородских материалах серии скандинавских артефактов. Прежде всего речь должна идти об односторонних наборных гребнях с за клепками класса 1 («А») согласно Л.И. Смирновой (группа II по О. И. Давидан), которые связаны со скандинавской орнаментальной традицией и ремеслом. В Новгороде они датируются серединой X — XI в., однако их пик приходится на конец Х в., что соответствует хронологии подобных находок повсеместно на периферии скандинавского мира. А. А. Кудрявцев выявил в повседневной культуре города ключи и замки, характерные для северной Европы. Речь идет о навесных кубических замках типа «А» и плоских ключах к ним с прямоугольной лопастью.
Однако анализ этнокультурных маркеров раннего Новгорода не должен основываться лишь на категориях отдельных находок. Нельзя не согласиться с Е. Н. Носовым: выявление этнической принадлежности населения городских районов возможно лишь на основе изучения целостных комплексов находок из отдельных усадеб, тогда как простое сопоставление раскопов по количеству этнически определимых вещей ничего само по себе не доказывает. Наиболее целесообразным представляется исследование скандинавских древностей в границах конкретных городских усадеб в связи с их материальной культурой. В настоящее время такая задача представляется трудноосуществимой, поскольку полевое изучение Новгорода значительно опережает осмысление и издание открытых древностей. В этих условиях приоритетным представляется параллельный анализ топографии и хронологии артефактов северного и общебалтийского происхождения.
Комплексы скандинавских предметов были выявлены уже во время первых широкомасштабных археологических исследований Новгорода на Неревском раскопе, располагавшемся на территории средневекового Неревского конца. Так, на усадьбе «И», в слоях середины Х — первой половины XI в. были обнаружены фрагменты двух грузил для вертикального ткацкого станка (рис. 2: И3, 5). Отсюда происходят фрагменты костей с рунами и руноподобными знакам (рис. 2: И2, 4). На этой же усадьбе был найден деревянный идол в головном уборе, несколько поодаль — еще один в позе адорации (рис. 2: И1). Обе фигурки могут быть связаныс северной изобразительной традицией. Здесь же обнаружены оба кубических замка типа «А» Неревского раскопа и ключ к ним.
Среди материалов усадьбы «Д» была найдена костяная проколка со скандинавским орнаментом в стиле Рингерике второй четверти — середины XI в. (рис.2:Д2). В более ранних слоях обнаружена биллоновая привеска со стилизованным изображением подтреугольной фигуры с вогнутыми боками, иногда интерпретируемой как «молот Тора» (рис. 2: Д1). С этой же усадьбы происходит клад дирхемов (tpq 974/975 г.), обнаруженный в слоях 970-х гг.
С усадьбы «Е» из слоя второй половины X в. происходит фрагмент луженой железной тордированной гривны с обломанными концами (рис. 2: Е2). В восточной части двора в постройке было найдено навершие с сидящим идолом с выраженными половыми признаками (рис. 2: Е3). Возможно, это изображение божества плодородия Фрейра. Фигурка выпадает в слой на рубеже X–XI в., т.е. вскоре после крещения Новгорода. С мостовой Великой улицы рядом с усадьбой происходит ажурная верхняя пластина двухскорлупной овальной фибулы с позолотой типа JP 51 (рис. 2: Е1). На усадьбе «К» в слоях 930–950 гг. найдена еще одна круглая привеска с подтреугольным символом, в напластованиях второй половины X в. — деревянные конские путы (рис. 2: К1), аналогии которым известны в Швеции.
Итак, на территории Неревского конца скандинавские вещи присутствуют в материалах усадеб, находящихся близь перекрестка Великой и Козмодемьянской улиц, ближайшему к Детинцу ядру городского квартала (см. рис. 6). Они выпадают в слой как в ранних горизонтах, так и на рубеже X/XI — в первой половине XI в. Наиболее насыщенным северными предметами оказывается 25-й ярус (1006–1025 гг.), с которыми связаны фигурка Фрейра, кости с руническими надписями, одна из круглых привесок и фибула. Сюда же можно отнести находки некоторых бытовых предметов: кубического замка и грузиков для вертикального ткацкого станка. Фрагменты тканей, изготовленных на вертикальном станке, могут быть связаны с усадьбами «Д», «Е» и «И», где известны находки скандинавского происхождения. Здесь же, согласно наблюдениям Л. И. Смирновой, в слоях середины X — середины XI в. наблюдается значительная концентрация односторонних наборных гребней класса 1 «А» (не менее 16 экз. на усадьбе «И», «К»-9, «Д»-19, «Е»-21).
Интересно сравнить распространение скандинавских предметов на этих усадьбах с комплексами северной части раскопа. Так, на усадьбе «Б» зафиксировано не менее 25 односторонних гребней, в основном, второй половины X в. Отсюда происходят клад куфических монет (tpq 971/972 г.), найденный в слоях 970-х гг, и не менее трех плоских ключей рубежа X–XI вв. Здесь же найдена бронзовая накладка (рис. 2: Б1) (1170–1190 гг.), которая, по мнению М. В. Седовой, выполнена в стиле Маммен, тогда как Е. А. Рыбина и Н. В. Хвощинская считают, что ее орнаментация напоминает изображения на поздних рунических камнях.
Также есть сведения о находке на усадьбе «В» в предматериковом слое глиняного грузила для вертикального ткацкого станка. Здесь же, в слоях первой половины XI в., обнаружен плоский ключ от кубического замка и некоторое количество односторонних гребней. Логично предположить, что материальная культура обитателей этих усадеб в XI в. демонстрирует распространение технологических инноваций (замки, ключи, гребни северной традиции) и связана с новым этапом славяно-скандинавского взаимодействия.
Гораздо более представительной выглядит коллекция скандинавских предметов на усадьбах Людина конца, исследованных на Троицком раскопе. На плане раскопа их границы показаны обобщенно (см. рис. 7). В Х в. они проходили несколько иначе, и авторы соотносили находки с исторически существовавшими комплексами. Так, на усадьбе «А» в слоях 930–950 гг. были найдены фрагменты глиняных грузил для вертикального ткацкого станка (рис. 3: А1, 4), из слоев 980–1000-х гг. происходит ажурный наконечник ножен меча (рис. 3: А3), из слоев конца XI — начала XII в. — игральная шашка из моржовой кости (рис.3: А2). На мостовой Пробойной улицы рядом с усадьбой найден плоский ключ от кубического замка типа «А», датированный второй половиной Х в. Дополнительно отметим находку двух плоских ключей к кубическим замкам второй половины Х в. на усадьбе «Б».
Культовые предметы, связанные с северным язычеством, найдены на усадьбе «Е»: подвеска — «молоточек Тора» на согнутой в виде скобы железной проволоке, подвешенной к фрагментированной железной тордированной гривне (рис.3: Е4), а также отливка (литейный брак?) свинцово-оловянистой подвески в виде «молоточка Тора» (рис. 3: Е2), происходящая из материковой ямы. Находки синхронны сооружениям 28-го яруса и датируются 940–960-ми гг. Также на усадьбе на уровне построек, датируемых первой четвертью XI в., найдено глиняное грузило от ткацкого станка (рис. 3: Е1). Из постройки 1050–1070-е гг. происходит деревянная антропоморфная скульптура в позе адорации (рис. 3: Е3). Здесь известен кубический замок типа «А» первой половины XI в. К этой же усадьбе Л. В. Покровская относит фрагмент крученой железной гривны с обломанными концами, найденный в предматериковых слоях (рис. 3: С1), однако скорее всего она происходит с расположенной южнее усадьбы «С». Остается добавить, что на усадьбе «У» в предматериковых слоях 930–950-х гг. была найдена еще одна свинцово-оловянистая привеска в виде «молоточка Тора» (рис. 3: У1).
На усадьбе «Г» в предматериковом слое 930–950 гг. выявлено металлическое кольцо-амулет с четырьмя «молоточками Тора» (рис. 3: Г2) и имитирующей гривну подвеской (рис. 3: Г5). Уникальной является находка деревянной уключины с изображением трикветры в слоях 990–1010-х гг. (рис. 3: Г1). Здесь же в слоях последней четверти XI в. была найдена игральная полусферическая шашка из моржовой кости (рис. 3: Г3). С этой же усадьбы происходит амулет скандинавской традиции — кольцо из перекрученной четырехгранной железной проволоки с янтарной бусиной (рис. 3: Г4) из слоя 1080–1100-х гг.63, а из слоя второй половины XI в. —плоский ключ к кубическому замку.
На территории усадьбы «З», выходящей на Черницину улицу и расположенной к западу от усадьбы «Г», на различных раскопах, но в одном слое 930–950 гг. были найдены глиняные грузила от вертикального ткацкого станка (рис. 3: Г1–4) и плоский ключ от кубического замка второй половины XI в. Здесь обнаружено наибольшее количество ткацких грузиков, известных на новгородских усадьбах.
Предметы скандинавского облика известны и на усадьбах Ярышевой улицы. Так, на усадьбе «Р» в предматериковых слоях 930–950-х гг. был найден фрагмент бутероли меча, относящийся к группе наконечников с фигурой птицы (рис. 4: Р1). На расположенной к западу усадьбе «И» в слоях 950–970-х гг. обнаружен ажурный наконечник ножен меча (рис. 4: И3). Аналогичные наконечники представлены на территории расселения балтских племен и считаются импортом из Скандинавии. Отсюда же происходит уникальная рукоять деревянного ковша с изображением трикветры (рис. 4: И1), найденная в слоях конца Х в., и еще оно железное кольцо с бусиной (рис. 4: И2) — в слоях 930–950 гг.(которое авторы предположительно относят к северным древностям), а в слоях первой половины XI в. обнаружен кубический замок типа «А» и плоские ключи к нему.
К западу от нее находилась усадьба «П», где отмечена концентрация интересных деревянных предметов, культурная принадлежность которых дискуссионна. Однако, на наш взгляд, некоторые из них могут быть связаны с северной изобразительной традицией. Так, в жилой постройке в слоях 930–950-х гг. была найден идол (рис.4:П1), имеющий ближайшую аналогию в Шлезвиге, тогда как изображение находит параллели в германской традиции, а южнее — антропофорное навершие (рис.4:П2)74. Здесь же, в слоях 940–960-х гг. найден чехол с авиморфными мотивами (рис. 4:П3), имеющим, по мнению некоторых исследователей, аналогии среди балтских древностей, а также плоские ключи второй половины X — первой половины XI в.
Исключительным выглядит комплекс находок с усадьбы «Ж», выходившей на Черницыну улицу. Еще в 1986 г. здесь в слоях второй половины X в. был обнаружен фрагмент овальной фибулы JP 52, которую первоначально отнесли к усадьбе «Е» и датировали XI в. (рис.4: Ж1). Однако в 2014 г. при расширении площади раскопа на юг удалось фактически полностью завершить исследование усадьбы «Ж» и не только обнаружить здесь фрагменты накладки на скорлупообразную фибулу (рис. 4: Ж2, 3), возможно, открытую ранее, но и выявить комплекс скандинавских вещей, которые авторы суммарно датируют второй половиной Х — началом XI в. Из нижних слоев, синхронных постройкам 950–970-х гг., происходят уже упоминавшиеся фрагменты фибулы, поясные накладки в стиле Борре (рис.4: Ж8), железные кольца-амулеты (рис. 4: Ж4) и костяная орнаментированная булавка (рис. 4: Ж5). В более поздних горизонтах усадьбы, относящихся к концу X — началу XI в., найдена уникальная для Восточной Европы бронзовая привеска в форме «рыбьего хвоста» (рис. 4: Ж6), характерная для культуры Готланда в конце Х в. (Kvie, Endre sn; Västös, Hall sn; Broe, Halla sn; Ire, Hellvi sn)85, амулет-оселок из полосатого сланца (рис. 4: Ж10) и фрагменты подобных оселков, а также подвеска с волютообразным орнаментом (рис. 4: Ж9). С той же усадьбы происходят полусферическая игральная шашка из моржового клыка с плоским основанием, фрагмент наконечника ножен меча и ширококонечный браслет, тип которого известен в Балтийском регионе в X–XII вв. и представлен среди материалов Неревского (3 экз.) и Троицкого (4 экз.) раскопов88. Комплекс сопровождается находками большого количества деталей весов (4 экз.), гирек (12 экз.), восточных (14 экз.) и византийских (2 экз.) монет и односторонних гребней. Здесь же, в слоях второй половины X — первой половины XI в. известны и плоские ключи для кубических замков. Следует отметить, что в 2013 г. в слоях второй половины XI в. усадьбы «Ж» найдена деревянная пломба-цилиндр со знаком, напоминающим трискелеон или трикветру (рис. 4: Ж9). Новые находки на усадьбе «Ж» почти вдовое увеличили число новгородских артефактов скандинавского происхождения.
Подводя итог обзору северных артефактов Троицкого раскопа, отметим, что, так же как и на севере Новгорода, в его южной части усадьбы с элементами скандинавской культуры связаны с перекрестком главных магистралей — Пробойной и Чернициной улиц (см. рис. 7). Если в Неревском конце скандинавские предметы известны на шести усадьбах из восьми, существовавших в середине X — первой половине XI в., то на Троицком раскопе это соотношение 11 : 14. Концентрация скандинавских находок здесь соответствует распространению односторонних наборных гребней X — первой половины XI в. Согласно наблюдениям Л. Смирновой, на усадьбе «А» гребней этого типа известно не менее 25 экз., на усадьбе «Е» — 49, на усадьбе «С» — 12, на усадьбе «Ж» — 10, на усадьбе «Г» — 35, на усадьбе «М» — 25, на усадьбе «Р» — 6, на усадьбе «И» — 18, на усадьбе «П» — 21 91. В то же время число «троицких» находок уже значительно в 930–950-х гг., тогда как «неревские» относятся преимущественно к концу X — рубежу X–XI вв. Это позволяет предположить различные волны скандинавских мигрантов в Восточную Европу, неизменно поселявшихся в ключевых местах городских кварталов, что может свидетельствовать о привилегированной позиции пришельцев в местной иерархии.
Скандинавы определенно были среди первопоселенцев и основателей Новгорода, что подтверждается находками скандинавских амулетов 930–950 гг. Предметы культа, как и языческие символы на бытовых предметах, не могли попасть в Новгород в результате торговли и свидетельствуют о религиозных взглядах местных жителей. Их происхождение из предматериковых слоев, предшествующих появлению жилых построек, имеет полные аналогии на поселениях эпохи викингов в Швеции, где такие депозиты рассматриваются как жертвоприношения, оберегающие жилое пространство93. Добавим, что амулеты из клыков кабана, известные в Новгороде, также стоит рассматривать в связи со скандинавским язычеством. Сокращение их количества в XI в. соотносится не только с христианизацией, но и сменой этнического состава горожан.
Известные на Неревском раскопе кости с руническими и руноподобными знаками могут служить важным свидетельством межэтнического взаимодействия в Новгороде XI в. Новые находки кости с глаголическими и кириллическими буквами в Новгороде на усадьбе «Ж» Троицкого раскопа в слоях 1050–1080 гг. помещают эти предметы в более широкий контекст культурного трансфера и даже, возможно, взаимного обучения варягов и славян древне-северному и славянскому языкам.
В целом археологически известное присутствие скандинавов в Новгороде сопоставимо с прочими поселениями Балтийского региона. Однако северные предметы более выразительны на фоне этнически нейтральной культуры обитателей других усадеб. Такие определенно славянские артефакты, как ромбощитковые кольца, формочки для изготовления трапециевидных подвесок и биконические керамические пряслица, чрезвычайно редки и датируются преимущественно концом X — XI вв. Это не позволяет говорить о «северной вуали» Рюрикова Городища и Новгорода. Здесь исследователь имеет дело не со «скандинавской вуалью», а с культурой местных скандинавов. Различная репрезентативность скандинавских и славянских элементов в Новгороде может иметь свое объяснение. Если новоприбывшие скандинавы подчеркивали свой культурный статус, то славяне, уже аккультурировавшиеся в регионе, могли использовать иные средства выражения идентичности. При решении этого вопроса важно учитывать унифицирующий характер городской культуры.
Необходимо упомянуть и отдельные предметы северной традиции на территории Новгорода. Одной их последних находок культовых скандинавских предметов является набор бронзовых амулетов — «жезлов Вельвы» на завязанном характерным образом кольце, происходящий из слоев XI в. Воздвиженского раскопа 2017 г. в южной части Людина конца, однако его анализ будет целесообразен после публикации материалов раскопок.
На Торговой стороне известны лишь отдельные находки скандинавского облика, относящиеся к XI–XII вв. Так, на Посольском раскопе на территории Славенского конца в 2008 г. была найдена круглая бронзовая фибула типа IJ II A 4 (IIB-?), орнаментация которой характерна для конца X — середины XI в., что соответствует датировке предматерикового слоя, из которого она происходит. Возможно, речь должна идти о незаконченном изделии местного мастера, изготовленном на Рюриковом Городище (рис. 5: 1).
Результатом многократного тиражирования изделия в стиле Еллинг является литая круглая привеска из латуни с изображением двух переплетающихся драконов (рис. 5: 2). Предмет найден в северной части Славенского конца на усадьбе «А» Ильинского раскопа в слоях 1110–1130 гг. Ближайшими аналогиями ему являются парные подвески из Гнездовского клада 1867 г. (рис. 5: 3–4), подвеска из клада в Варбю в Швеции (Vårby, Huddinge sn, Södermanland, SHM 4516) (рис.5: 5) и музея университета Бергена, Норвегия (рис. 5: 6)104. Подобный сюжет представлен на оковке большого рога из погребения в кургане Черная Могила в Чернигове (рис. 5: 7).
На усадьбе «Е» Федоровского раскопа в южной части Плотницкого конца в напластованиях второй половины XI — середины 30-х гг. XII в. был найден ажурный шарообразный предмет со сквозным отверстием (навершие или «яблоко» церемониального посоха [?]). В орнаментации изделия присутствуют зооморфные элементы: переплетенные фигуры фантастических существ, имеющие скандинавские черты, близкие стилю Урнес (?) (рис. 5: 8).
В 2016 г. в предматериковых слоях Нутного IV раскопа второй четверти XI в. в центральной части Славенского конца был найден костяной предмет, наконечник или псалий (?) с антропоморфным и зооморфным рельефными изображениями (рис. 5: 9). В нижней части представлено изображение мужского лица с бородой и усами. Ближайшей аналогией антропоморфной маске является подвеска из Гнездовского клада 1867 г. определенно скандинавского происхождения (рис. 5: 10).
Итак, северные мигранты, появившиеся в Новгороде в момент его возникновения, оказываются типичными варягами ПВЛ, отличавшимися от руси Рюриковичей, возникшей в результате аккультурации скандинавов в славянской среде и в середине Х в. концентрировавшейся в Среднем Поднепровье. Часть новоприбывших варягов могла войти в эту русь, представленную княжеским гарнизоном на Городище. Другая же часть влилась в формирующееся население Новгорода, представленное свободными горожанами: торговцами и ремесленниками, поселившимися под защитой княжеской власти. Этим и объясняются неоднократно подчеркивавшиеся в историографии различия скандинавской материальной культуры Новгорода и Городища, социально-политическая оппозиция которых не прослеживается. Напротив, здесь имеет место поселенческий симбиоз и разделение функций между bellatores Городища, laboratores Новгорода и, позднее, oratores Детинца.
В дальнейшем урбанизация приводит к формированию в целом однородной общины «мужей новгородских». Это не исключало «конфликтов роста» и законодательных мер по их преодолению, уравнивавших в правах княжеского «русина» и новгородского «словенина». В связи с этим возникает вопрос о возможности компактного проживания скандинавов в Новгороде X — начала XI в., которое пытались увидеть на Торговой стороне или в Людином конце. Одним из ключевых моментов является летописное известие о «дворе Поромоне», где в 1015 г. новгородцы избили насильников-варягов. Употребленное в летописи личное имя понималось некоторыми исследователями как искаженное древнесеверное слово Farmaðr — путешественник, или греческое παραμοναί — стражи, а сам двор представлялся им купеческой резиденцией или казармой. Обе гипотезы были восприняты российской наукой. Однако археология свидетельствует о свободном расселении скандинавов на территории города. Место избиения варягов оказывается скорее всего лишь двором, принадлежавшим некоему Парамону, а предлагаемая этимология необязательна.
События 1015 г. не положили конец скандинавскому присутствию в Новгороде. Это произошло позднее, в результате социальных и политических изменений в жизни Восточной Европы. Известно, что Ипатьевская редакция «Повести временных лет» под 882 г. сообщает, что князь Олег возложил на Новгород варяжскую дань в 3000 гривен «мира деля»: 2000 из них шло в Киев, а 1000 раздавалась варягом непосредственно в городе. Такая практика сохранялась до смерти князя Ярослава Мудрого. Прекращение выплаты tributum pacis115 после 1054 г. стоит сопоставить с практически полным исчезновением скандинавских предметов из быта горожан во второй половине XI в. Отдельные северные артефакты этого времени известны в основном на периферии города. Именно в это время, но не ранее конца XI — начала XII в., используя образовавшуюся социальную нишу, в Новгороде мог появиться ладожский род Рогволдовичей скандинавского происхождения, который влился в городскую аристократию, заняв усадьбы, где ранее могли проживать скандинавы.
В заключение коснемся причин невнимания историографии к скандинавскому компоненту в истории раннего Новгорода. В свое время Д. А. Авдусин вспоминал, что основатель Новгородской археологической экспедиции А. В. Арциховский не хотел признавать северный характер некоторых находок и боялся появления большого количества скандинавских древностей в ранних слоях города. Такой страх стоит связать с самоцензурой сталинской эпохи. Позднее этот подход поддерживался историографической инерцией. В действительности присутствие скандинавов среди первых обитателей Новгорода не соответствует ни историографическим моделям, ни летописной версии. Оно отражает реальную историю города, сохраненную археологией.
Источник: https://vk.com/doc983568_665663039?hash=7ikI0vZvRJM82YGIwa6I7JciQWtt7gzSNbqtaYwduos
